Ко дню рождения Анны Герман публикуем фрагмент книги Людмилы Ивановой «Я люблю вас…» (Нижний Новгород: Деком, 2005). Людмила Иванова — народная артистка России, актриса театра «Современник», художественный руководитель детского музыкального театра «Экспромт». В своей книге она рассказывает о театре и о судьбах актёров, о своих друзьях. В том числе и об Анне Герман.
Дон Кихоты и в наше время продолжают рождаться и действовать, они бескорыстно борются со злом, то идя на пролом, то тихо, бесшумно. Таким Дон Кихотом в юбке представлялась мне Анна Николаевна Качалина, редактор студии грамзаписи. Интеллигентная, очень добрая и деликатная, высокая, худенькая, она настойчиво записывала бардов, когда никто их не хотел записывать, она первая записала Высоцкого, и потом долго-долго эта плёнка лежала на студии и ждала своего часа — не пропускали, не выпускали. Двадцать лет!
«Я хочу показать ваши песни Анне Герман, — сказала однажды Анна Николаевна, — приходите ко мне домой вечером».
Мы с мужем захватили гитару и пришли. Старая московская квартира, старая мягкая мебель, старый пушистый кот. Ласково улыбающиеся нам старики — родители Анны Николаевны Качалиной.
Анна Герман после записи усталая, даже есть ничего не может. Знаменитые композиторы пьют чай с вареньем. Был Владимир Шаинский, а кто ещё, не помню, потому что моё внимание приковано к Анне Герман. Большая, но, несмотря на это, очень трогательная, женственная, даже какая-то по-детски беззащитная. Водопад русых волос и большие серые глаза.
Мы сидим с Валерой Миляевым в уголке, пьём чай и ждём, когда уйдут гости. Наконец разошлись все.
— Ну, показывайте песни, — Анна сказала это так хитро и весело, словно была знакома с нами давным-давно. В ней совсем нет высокомерия чопорности, нисколько.
— Но вы же так устали.
— Вот и отдохну. Поем.
— Ещё, ещё!
— Может, хватит? — говорю я робко, хотя, конечно, хочется спеть всё.
— Пойте, у меня появилось второе дыхание. Эту песню я буду петь и эту... Дайте мне кассету, буду учить.
Мы, конечно, кассету дали, но что Анна Герман будет петь наши песни, не верили.
Вдруг в следующий приезд она пригласила нас на концерт в Звёздный городок. Ехали на электричке. По пути от станции к концертному залу я всё хотела представить, в каком же платье она выйдет на сцену (как Китти у Толстого пытается представить, в каком платье Анна Каренина появляется на балу): в чёрном, в блестящем?
Она вышла в белом из вязаных кружев. Публика приняла её восторженно.
Она показывала новую программу, волновалась, среди песен — миляевское «Письмо солдату». Тут уж мы заволновались. Пела лирически-кокетливо.
В следующие концерты она спела «Весеннее танго» Миляева и вальс «Пожелание счастья» (музыка Рафаила Хозака, первого композитора «Современника», на мои слова, песня-баллада написана во время работы над спектаклем «Эшелон» по рассказу на шей сотрудницы Раисы Ленской). Она удивительно пела конец: «Вам-м-м... — так протяжно на высокой ноте, так бесконечно задумчиво, — желаю счастья!»
Мы подружились.
Я с лёгкой руки Качалиной стала называть Анну Анютой.
Она приехала к нам домой, познакомилась с моими мальчика ми, говорила, что чувствует себя легко, по-домашнему, отдыхает. Мой младший сын, Саша, играл ей на дудочке, она слушала очень внимательно, а потом начала рассказывать о своём сыне Збышеке, он тогда был совсем маленьким. Глаза её светились нежностью... Она родила поздно, в 40 лет, и была этим счастлива.
Моему старшему сыну, Ване, она предложила померяться ростом (она была около двух метров, он тоже).
— Ваня, ходи, пожалуйста, рядом, мне будет очень хорошо, удобно!
— Анюта! Поедем, я покажу тебе что-нибудь в Москве, по едем в театр!
— Нет, надо учить тексты, завтра запись.
Многие композиторы мечтали, чтобы она исполнила их про изведения...
В нашем театре Анна была всего один раз, смотрела пьесу Володина «С любимыми не расставайтесь».
После спектакля к ней подходили артисты, восхищались её голосом, манерой петь. Особенно восторженно, я помню, говорил совсем тогда молодой актёр, теперь популярный Станислав Садальский. Она потом сказала мечтательно: «Вот если бы он вёл мои концерты...»
Концертов она давала много. Анна любила петь, да кроме того, приходилось зарабатывать на жизнь, на квартиру, у неё была очень маленькая.
— Милочка, совсем маленькая, а я большая, и муж такой большой, сын растёт, няня, а я так мечтаю о собственной комнате! И потом, я мечтаю о кусочке земли, маленьком-маленьком, чтобы дерево видеть из окна и посадить грядку чеснока, вот такого большого, как у вас продаётся на рынке.
И пошли разговоры совсем земные: о доме, о хозяйстве...
Однажды я застала Анну у Качалиных среди акварелей: художник В. Массов принёс ей показать свои работы. На всех картинах только полевые цветы: ромашки, васильки, кашки...
— Выбирайте!
Она и сама была скромной, как полевые цветы.
— Анюта, почему ты так долго была на телевидении?
— Пропускала других певиц, они торопились на концерты, домой, я же здесь одна, могу и подождать.
— Ты хоть обедала?
— Нет, не люблю в ресторане.
Я знала, что она не любит обращать на себя внимание.
Аня так и ела в номере у себя простоквашу, купленную в буфете, с хлебом.
Анна Николаевна приносила иногда её любимую картошку с селёдкой. Баночка была завёрнута в полотенце, чтобы картошка не остыла.
Однажды весной Анна позвонила мне перед самым концертом:
— Милочка, нет совсем сил, придумай что-нибудь. Может, витамины какие-нибудь.
Ай, батюшки, мои мужчины к весне всю смородину съели, осталась красная рябина, засыпанная сахаром. Привезла ей в баночке. Она съела с удовольствием и уверяла, что рябина вернула ей силы.
Анна спела вальс «Пожелание счастья» в передаче «Близкое и далёкое» (к сожалению, плёнка размыта) и решила записать его на пластинку, но студию ей дали всего на два дня, композиторов и песен было много, мою всё время отодвигали. Ждал вместе со мной знаменитый пианист Давид Ашкенази, который разучивал с Анной эту песню и должен был играть вместе с оркестром. На третий день снова ждём — выделили двадцать минут. Оркестр отказался играть, несерьёзно — мало времени. А мы знаем, «смену» больше не дадут. Да и Анне уезжать.
Тогда Давид Ашкенази говорит:
— Я один буду аккомпанировать этой божественной певице,
для меня это честь!
Песня так и записана, только под фортепьяно, так и вышла на пластинке. Удивительный дуэт двух больших артистов. Это была одна из последних записей Анны Герман.
Она уже не вставала с постели, когда я получила от неё письмо: «Милочка! Пришли мне той красной рябины, помнишь? Вдруг поможет?»
Была поздняя осень. Уже выпал первый снег. Надо послать завтра с оказией. За город ехать некогда. Мы с Миляевым стали искать рябину на окраинах Москвы. Увидели высокое дерево с красными кистями, но лезть на него постеснялись. Дождались ночи, привезли сынишку: «Лезь, рви, бросай вниз!» Слава Богу, никто не увидел и не ругал.
Я засыпала рябину сахаром и отправила в Варшаву.
Не помогло!
Анна успела въехать в новую квартиру.
— Только придётся ли пожить в ней? Как уж Бог даст... Она была глубоко верующим человеком, перед смертью приняла веру бабушки своей, стала адвентисткой седьмого дня.
Это облегчило ей последние часы.
В моём доме живут вещи Анны: большой чайник с надписью «От зрителей с любовью», маленький веер, которым она обмахивалась на концертах.
Я часто ставлю пластинку и слушаю её завораживающий голос: «Вам-м-м желаю счастья!»
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
